Они собираются в полночь. Каждый раз на одном и том же месте. В самом дальнем уголке заброшенного парка, поросшего высокой травой. Разводят костер, слушают, как потрескивают ветви в огне. Иногда рассказывают истории: о былых временах, о друзьях, о себе. Иногда молчат. Тогда воздух наполняется шепотом невысказанной боли и отголосками старых бесед. Это не все слышат, а многие слышащие предпочитают не слушать. И так тяжело. Брюс чаще молчит: сидит с краю в позе лотоса, улыбается почти робко. Он всем своим сердцем верит, что все наладится. Верит, что чтобы изменился мир, чтобы этот неправильный искореженный и больной мир стал чуточку чище и лучше, нужно начать с себя. Брюсу невероятно тяжело смотреть на боль других, но ни он, ни большой парень не собираются сдаваться просто так. Он молчит, но излучает эту веру, и она постепенно заполняет сердца людей вокруг. Это видно по их глазам. Он шутит про себя, что вот это — его настоящая суперспособность.

Они собираются в полночь, потому что днем этот мир слишком похож на плохую дешевую картину о постапокалипсисе. Почти замершее транспортное сообщение. Заброшенные окраины городов. Пустые провалы окон тут и там. По улицам не гуляют даже призраки, только сквозняк гоняет клубы пыли. Туда-обратно.

На этих улицах люди с пустыми лицами и потерянной душой. Некоторые находят в себе силы ходить на работу изо дня в день. Трудятся ради оставшихся. Но таких, правда, не очень много. Стив качает головой и заводит новую историю. Или рисует, углем или карандашом в неровном свете огня. Рисует присутствующих и тех, кого с ними нет. Стив, который каждый четверг втолковывает своему кружку психологической помощи, что нужно жить. Ради тех, кто остался. Особенно ради тех, кто ушел. Нужно учиться заново общаться с людьми, надо держаться родных и близких. Помогать. Стив, который многое перенял от Сэма, и ради Сэма и Баки решил идти вперед. Помогать так, как может. Даже если сам давно позабыл, что значит надеяться.

На улицах Адской кухни шпана толкает наркотики, не особенно скрываясь. Наркотрафик в Мексике и на Ближнем Востоке переживает свой новый пик. Мир постепенно летит в бездну, и только они еще пытаются что-то с этим делать.

Они собираются в полночь, потому что никто из них не может похвастаться спокойным сном. Кошмары выматывают сильнее с каждым прожитым днем в этом опустевшем мире. Говорят, время лечит, но кажется, в нужный момент это ни черта не работает. Наташа сидит у костра, обняв колени руками и смотрит неотрывно в пляшущее пламя. Днем она получает сообщения — безжалостный, Ронин, убийца убийц. Кровавый след под закрытыми веками тянется в бездну. Мехико. Лаос. Боливия. Гавана. Она исправно получает сообщения, но остается ощущение, будто гоняется за призраком. И ночью он ее настигает, во снах, в полудреме, стоит только закрыть глаза. И она не знает, хочет она, чтобы это был он, или нет. Хочет ли догнать, вернуть или просто знать, что — еще живой.

Они собираются в полночь и изредка поют печальные песни об ушедших. Под неровный бой гитары, подпевая шепоту срывающегося голоса. Они называют их ушедшими, потому что «погибшие» — слишком тяжелое слово. В них еще теплится огонек надежды. Он разгорается где-то внутри, пока они смотрят на настоящий огонь. Это понемногу согревает их замерзшие души.

Они собираются в полночь. Всегда в разном составе: кто-то живет в окрестностях, кто-то услышал про эти встречи с чужих слов, кто-то просто приехал из дальних мест из любви к приключениям. Но эти трое — всегда, неизменно. Они это начали. Эти ночные посиделки. Никто почему-то не знает, что они из Мстителей. А если знает, то помалкивает, и на том спасибо. Они и без того держат слишком большой груз вины на своих плечах. Иногда к этим троим присоединяются их друзья. Тогда в народ идут байки о синей полумеханической молчаливой женщине и говорящем еноте, не расстающемся с пушкой. За такие истории доплачивают. Люди любят чудеса.

Они собираются в полночь. Костер прогорает дотла, кончаются разговоры, и угли начинают краснеть в свете редких звезд. Они кивают друг другу и уходят так же беззвучно, как пришли. Растворяются в предрассветных сумерках. Удаляются каждый в свою сторону. У каждого из них свой путь, свои задачи и трудности. Они все слишком разные, чтобы их что-то объединяло. Но в такие ночи они почти единый организм, многорукий, многоногий, дышащий в унисон. Ночной костер и люди вокруг дают им надежду. Что еще не все потеряно.

***

За эти годы они все сдали — это видно невооруженным глазом. Брюс первое время после щелчка даже не очень понимал, за что хвататься. Никто не понимал. В мире воцарились паника, траур и разруха. Мстители изо всех сил старались помочь, спасти хотя бы то, что осталось. Вот только потеря близких сломала многих. Они сами не исключение.

Брюс проходит по кухне, заглядывая в холодильники и ящики. Вытаскивает пару мисок и форму для выпечки. Мука находится в верхнем ящике, там же он берет разрыхлитель и сахар. Ставит масло в теплое место. Неторопливо собирает остальные ингредиенты.

Взбивая яйца с сахаром, Брюс выдыхает и расправляет плечи. Это что-то сродни медитации. Запах свежей выпечки у него стойко ассоциируется с детством. И с семьей. Бабушка, помнится, приговаривала: что бы ни случилось — волной цунами смыло половину Нью-Джерси, на другом конце мира началась война или во всем районе снова вырубило электричество, — что бы ни случилось, всегда нужно ожидать гостей. А гостям полагаются пироги. Всенепременно.

Брюс замешивает тесто в раздумьях. После того, как все окончательно пошло ко дну, от команды остались одни осколки. Почти все разлетелись по миру, кто куда. Да и не только по этому миру. Тор уехал в Норвегию. Отстраивать Новый Асгард, утешать свой народ. Вот только Валькирия время от времени звонит и рассказывает совсем не радостное. Что Тор замкнулся в себе. Что никого к себе не подпускает. Что чаще безвылазно сидит в своем доме, чем выполняет обязанности короля. И что ей приходится тащить это все на своих плечах. Брюс утешает ее в такие моменты, как умеет. Подбадривает. И делает себе заметку приготовить норвежский пирог с лососем, если — когда, поправляет он себя, — они с Тором решат заглянуть в Нью-Йорк.

Тони, думает Брюс, поступил разумнее всех. Несмотря на то, что думает Кэп по этому поводу. Каждый имеет право на семью, на уют и покой, особенно в самые сложные времена. Конечно, можно было не так демонстративно уезжать, торжественно и весьма саркастично повесив обязанности по спасению этого чертового мира на тех, кто еще в состоянии это делать. Это все его, Тони, слова, конечно. Кэп тогда, само собой, вспылил и здорово обиделся. Но потом отошел. Особенно после того, как Брюс испек целый противень бисквитов с кремовой начинкой. Не совсем твинки, конечно, но уже близко. Брюс улыбается, выливает тесто в форму для выпечки и идет мыть клубнику.

Если верить Наташе, за сообщениями о кровавых расправах над наркокартелями, бандитскими группировками и прочими неприятными людьми стоит Клинт. Его почерк, говорит Наташа устало, сидя на кухне. Болтает ногами в смешных пушистых тапочках и бездумно вертит в руках треугольник бутерброда с арахисовой пастой. Она сама не знает, хочет ли, чтобы это действительно был Клинт, или нет. Но Брюс чувствует, как она скучает и как волнуется. Да он и сам... волнуется. Понимает, что чем бы тот ни занимался сейчас, его вендетта — единственное, что держит его на краю. Не позволяет сорваться в пропасть отчаяния, не позволяет вернуться в мир, в котором вся его семья исчезла бесследно. Он делает то, что считает нужным. Всегда так поступал, думает Брюс. Поэтому время от времени готовит ягодный торт по бабушкиному рецепту. Просто чтобы убедиться, что когда Клинт вернется, то будет чем его порадовать. Особенно после такой долгой гонки.

Им здесь нелегко одним на базе, их совсем мало. Поэтому когда прилетает кто-то из своих — в основном, чтобы заправиться, передохнуть и полететь дальше охранять порядок Вселенной, — это всегда событие. Как сейчас. Мерный стук ножа успокаивает. Поверхность будущего пирога постепенно занимают мелко порезанные клубника, манго, персик, мята и базилик. Это, конечно, чистая импровизация, но так даже лучше. Наташа передала, что совсем скоро должен приземлиться «Бенатар», и Брюс считает своим долгом испечь приветственный пирог.

Он всегда что-нибудь придумывает, когда часть семьи возвращается домой. Это уже традиция. Даже если Ракета каждый раз отшучивается, что он вот — вовсе не человек, а Небула наполовину состоит из инопланетного металла, высоких технологий и нездорового пофигизма. А значит, и пироги эти им не сдались. Но Брюс видит, что им приятно. И не только им. Видит, как загораются улыбки на лицах Наташи и Кэпа, когда все собираются на кухне. Как постепенно полупустую базу заполняет уютная болтовня, шутки и смех. Как витают в воздухе рассказы о далеких звездах и планы на совсем близкое будущее. Такие вечера согревают. После таких вечеров становится гораздо легче идти вперед с высоко поднятой головой. И кажется, что можно еще немножечко продержаться.

Наташа смеется иногда, что это все, конечно же, из-за пирогов. И если постоянно есть пироги, можно не пролезть в двери. А из-за индийской еды с огромным количеством карри, что часто готовит Брюс, сам большой парень скоро пожелтеет. Но он не обижается. Наташа смеется — вот что главное. На ней сейчас огромная ноша: она координирует действия оставшихся Мстителей, ведет переговоры с уцелевшими мировыми правительствами, тайно следит за Клинтом и делает еще миллион дел. Брюс знает: она как будто ломается под гнетом этих обязанностей, пока ей кажется, что никто не видит. Брюс понимает, что она ночами не спит, и под глазами ее давно залегли темные круги. Брюс чувствует, как ей тяжело. И если его стряпня может заставить Наташу хоть немножечко расслабиться, он будет продолжать. Ради этой мимолетной улыбки.

Брюс ставит пирог в духовку и смотрит на часы. Минутная стрелка едва перешагнула половину круга. Самое время, думает он, оттереть стол от последствий экспериментов с персиками и заварить чай. Зеленый, с гвоздикой и перцем. Накрыв на стол, он вешает фартук на крючок и завороженно смотрит, как в духовке медленно-медленно подрумянивается пирог. Как в детстве. Кухню начинают заполнять умопомрачительные фруктовые запахи, и Брюс выключает духовку. Улыбается себе, когда слышит нарастающий гул моторов за панорамным окном, и смотрит, как «Бенатар» изящно заходит на посадку. Время встречать гостей.

***

Работа в лаборатории не останавливается ни на минуту — с тех пор, как квинджет привёз в Ваканду прощальную весточку от Тони Старка.

За огромными панорамными окнами в который раз бархатная чернота сменяется золотыми рассветами, а раскалённые африканские дни тонут в величественных алых закатах. Шури пытается вести им счет по пустым коробкам от пиццы. Еноту всегда заказывают сразу две. А Скотт вдобавок ещё делится с ним частью своей. Шури на глаз прикидывает объёмы желудка Ракеты и хмыкает, понимая, что, должно быть, в него на этапе сборки встроили крохотный протонный измельчитель.

Тони Старк многим казался эгоистом, но он всегда находил время подумать о других. Даже — особенно — когда уходил в свой последний бой.

Неделю назад квинджет привез в Ваканду капсулу регенерации (кодовое имя «Колыбель») с безжизненным телом Вижена. А ещё жёсткий диск со всеми сведениями о разработках Тони, о камне Разума. И просьбу хотя бы попробовать восстановить Вижена, на случай, если у самого Тони не выйдет. Кажется, за пять лет так и не получилось.

Шури, с одобрения брата, с головой бросилась в работу. Изучила данные, наметила основные задачи. Осталось только собрать команду. В записях Тони Старка она нашла заметки о Мстителях и сочувствующих. Как будто между делом Тони о каждом черкнул пару слов, включая контакты. И Шури первым делом разослала множество писем.

Каждый справляется с потрясением, как может, считает Шури. Пять лет не прошли бесследно, даже для тех, кто вернулся. А тем более для тех, кто всё это время вынужден был жить дальше. Многие давным-давно растеряли последние крохи надежды.

Когда наконец получилось вернуть всех — почти всех, поправляет она себя, — никто больше не желал терять времени и размениваться по мелочам. Кто-то наслаждается каждым днем с родными и близкими, обещая больше никогда не отпускать. Кто-то отстраивает заброшенные дома и кварталы: и вот постепенно оживают города и деревни. Кто-то срывается с места в попытках круто изменить свою жизнь. Каждый справляется, как умеет, чтобы перестать просыпаться от кошмаров по ночам.

У неё вот — свой способ.

***

На следующем квинджете прилетают те, кто согласился участвовать в проекте «Второй шанс». Их совсем мало. Ванда, конечно. Доктор Чо — гениальный ученый и врач, единственная, кто множество раз имел дело с колыбелью. Талантливый инженер Скотт Лэнг, и — неожиданно — инопланетный енот. Отличная компания, улыбается Шури и приветствует их на земле Ваканды.

Приглашений было больше. Но что поделать: не все готовы рискнуть — и, может быть, потерять надежду ещё раз. Шури хочется совершить что-то, что никто до неё не сумел сделать. Хоть в чём-то превзойти самого Тони Старка. И хотя бы так, посмертно, отблагодарить его за спасение Вселенной.

А ещё ей хочется наконец вернуть Ванде того, кто дважды погиб у нее на глазах. Один раз — от её собственной руки.

У всех из её новой команды, думает Шури, должно быть, полно разнообразных причин согласиться. Но она не спрашивает.

Они просто приступают к работе.

***

Ракета выбирается из-под капсулы и ворчит что-то себе под нос. Возня с ней в который раз оборачивается неудачей. Они не в силах понять, почему колыбель не желает работать. Ракета, кажется, считает, что за это время можно было бы трижды сконструировать новую. Но Шури не обольщается ни на его счёт, ни на свой. До гения Тони им как пешком до Луны.

Шури думает, что Ракета, в отличие от неё, наверняка видел Луну вблизи. И наверное,не придал этому значения. Ей становится одновременно обидно и смешно.

Скотт выползает следом за Ракетой и картинно стирает со лба пот. Тянется к своему стакану и с оглушительным звуком втягивает последние капли молочного коктейля. Скотт только смеётся, когда получает за это когтистой лапой по затылку. И сразу ныряет обратно. Ракета ругается и щерит зубы. Потом берёт отвертку и лезет следом за ним.

Ванда разбирает файлы, оставленные Тони Старком. Просматривает видеозаписи, продирается сквозь тонны данных и компьютерных кодов. Шури видит, как нелегко ей дается это занятие. Алые нити магии растерянно тычутся в голограммы: пытаются помочь. Но Ванда, ей кажется, никогда не признается, что многого не понимает. Наоборот, она живо допрашивает компьютерные системы, когда сталкивается с очередным необычным явлением.

Ванда добавляет к коллекции Старка и свои воспоминания. Шури просканировала её сознание с помощью биосканеров, как когда-то — Зимнего Солдата. Ванда сказала, что сделает всё ради возвращения Вижена. Перевернёт Вселенную, если потребуется. Лишь бы только получилось.

Шури колдует у главного голографического стола: пальцы порхают над схемами, формулами и расчётами. Мощный компьютер просчитывает вероятности и прогоняет модели испытаний. Одну за другой. Пока все попытки провальные — ещё бы, столько лет прошло, — но красная вспышка очередной неудачной симуляции только вызывает усмешку. Подумаешь.

Шури вносит изменения в формулу. Думает минуту и добавляет неучтённую переменную. Под её руками модель вращается во всех плоскостях, меняет конфигурацию и размер. Потом ещё раз. Наконец Шури кивает и идёт в другую часть мастерской. Есть парочка идей и проектов, которыми можно заняться, пока система проводит анализ.

По окончании симуляций Шури оставляет в стороне браслет из бусин Кимойо (каждую она перепрограммировала по новейшим технологиям) и оборачивается. Она смеётся и не может поверить: зелёное свечение обещает 98% успеха. Шури оглядывается на чей-то сдавленный всхлип. Ванда смотрит на голограмму, закрыв рот руками, глаза её блестят от слёз. У Шури на лице расцветает улыбка.

Из-под капсулы регенерации тут же раздается стук и едкое шипение.
— Эй, Принцесса, что у тебя там?

— Получилось! Так просто! — Шури вскидывает руку в победном жесте. — Я уж думала, придётся подключить Колдуна, например. Или доктора Беннера выдернуть из Индии. Но нет! Как у вас дела с колыбелью?

Скотт выбирается наполовину — так легче разговаривать, — и бодро докладывает:
— Ещё работаем. Мы ведь не такие гении, как ты. Но я нутром чую, осталось немного! — он подмигивает ей и Ванде.

— Эй, Скотти, — звучит из-под колыбели, прерывая на полуслове, — тащи обратно свою задницу, хватит глазки строить. Кажется, нам понадобится твой костюм и твоя дурацкая способность залезть даже в анус дьявола. Я понял, что тут может барахлить, но я сам туда не влезу, иначе всё-таки придется разбирать её на куски.

Скотт улыбается, одними губами шепчет: «Я же говорил», — и в его глазах пляшут искры смеха. Он шутливо салютует и снова скрывается под капсулой.

Через полчаса Скотт возникает на полу у колыбели, Ракета выкатывается из-под неё следом и прыжком встаёт на ноги.

— Готово! Принимай работу, Принцесса. Если и это не сработает, то я не знаю, что такого с ней наворотил Старк за эти годы. Инструкцию бы оставил, что ли, если уж планировал передать этот проект кому-то ещё.


— Не ворчи, Енот. Уверен, это должно было помочь.

— Ты кого енотом назвал, муравьиный лорд? — Ракета скалит зубы. — Нарываешься?

— Да ладно тебе. Правда же, вылитый енот, — примирительно машет руками Скотт и улыбается, пока Ракета цветисто ругается себе под нос. — Шури, как насчёт пробного запуска?

Она кивает, конечно. Все видят, как от азарта у неё горят глаза. Шури задает программу, нажимает на запуск и ждёт пару секунд. Когда капсула оживает и оба монитора приходят в рабочее состояние, они выдыхают. Медленно. Дружно. Как будто до этого разом забыли, как дышать.

Они ударяются кулаками и предвкушают успешное окончание. У Скотта вдруг громко урчит живот. Шури только смеётся и объявляет:
— Перерыв!

***

Шури часто завтракает на крыше, когда засиживается за каким-нибудь изобретением до утра. Ночной воздух остужает голову, а лёгкий ветер нашёптывает интересные идеи. В Ваканде самые красивые закаты, утверждает её брат, но Шури готова поспорить, что рассветы здесь ничем не хуже.

Они завтракают, пока на горизонте занимается лилово-рыжий рассвет. Разгорается пламенем по небосводу, растекается вслед пастельными оттенками. Звонко поют птицы, и стрекочут цикады. Вдалеке изредка слышится то ли грохот камней, то ли бой барабанов. Отголоски джунглей. Город ещё спит.

Никому не хочется нарушать общее спокойствие. Как будто рождённый с восходом солнца новый мир ещё совсем тонкий, лёгкий, кажется, порвёшь его одним резким словом или движением. И они молчат. Даже Ракета не пытается вставить едкий комментарий. Они пьют этот рассвет и дышат свежестью, которая бывает в Ваканде только на границе ночи и утра. Даже общая усталость постепенно отступает. Отступает и невольный запоздалый страх, что уже, быть может, слишком поздно что-то исправлять. Никогда не бывает поздно попытаться, считает Шури.

И они пытаются. Ей требуется ещё полдня и помощь всех, чтобы сконструировать механизм-накопитель. Он чем-то напоминает одновременно сложнейший микрокомпьютер и ограниченный хаос камня времени. Магия способна и не на такое. Ванда сама, кажется, удивлена. В душе её теплится огонь надежды.

Это ещё не мозг в человеческом понимании. Уже не машина. В теории, он должен позволить Вижену выполнять все функции, которые были ему доступны до этого. Даже возможность стрелять лазерным лучом. Шури не была бы собой, если бы к этому не добавила немного новейших вакандских технологий. По её расчётам, это могло помочь ему быстрее восстановиться. Так почему бы не попробовать.

Смело, конечно. На грани возможного. Но тем интереснее — кто любит слишком простые задачи?

Когда Скотт начинает клевать носом, Ракета беззлобно ворчит, что лучше бы он шёл спать и не мешался под ногами. Скотт только отмахивается и делает вид, что совсем не устал. Любопытство и адреналин, бушующие в крови, перевешивают.

Шури тоже зевает и вызывает доктора Чо в лабораторию. За окнами уже вовсю шпарит огромное африканское солнце.

— Начинаем финальную фазу проекта «Второй шанс», — говорит Шури, пока наноботы аккуратно перемещают Вижена с уже вживлённым накопителем обратно в капсулу. — Доктор Чо, вы же знаете, как правильно управлять колыбелью? Мы рассчитываем на вас.

— Конечно, никаких проблем, — она поправляет очки и ожидает инструкций.

— Я установила программу на регенерацию, не на созидание. На этот накопитель, — она показывает доктору их совместную работу, — будут передаваться его собственные воспоминания и слепок личности, которые мне удалось сосканировать пять лет назад, воспоминания Ванды, а также видеозаписи ПЯТНИЦЫ, оставленные Тони Старком.

Она задумывается на секунду и продолжает.

— Ванда. У нас слишком много нестабильных фаз. Не знаю, возможно ли вообще полностью воссоздать его... личность. Сможет ли он жить без Камня бесконечности. Примет ли его организм наш накопитель, и сработает ли это вообще. Хоть что-то из этого. Но мы попробуем. И сделаем всё, что в наших силах.

Ванда грустно кивает в ответ и обхватывает себя за плечи. Как будто замёрзла. Как будто не жаркий вечер за окном. Ванда думает. Если есть хотя бы один шанс на успех, она готова пойти на что угодно. Но пока нельзя позволять себе надеяться на успешный исход. Пока не увидит результат своими глазами. Просто потому, что неоправданная надежда точно раздавит её, не оставив и следа. Вот только... она уже начала. Надеяться.

Ванда вздрагивает и выныривает из своих мыслей, когда чувствует теплую руку на плече — Скотт поддерживает безмолвно, и она успокаивается под его прикосновением. Даже улыбается краешком губ.

Доктор Чо запускает колыбель. На мониторах медленно-медленно начинает расти процент загрузки.

Шури говорит, что до завершения процесса минимум пять часов. А то и больше. Говорит, что стоит поспать. Это убеждает всех, кроме Ванды. Та остаётся здесь, прислонившись к толстому стеклу капсулы, и никто не пытается её отговорить.

Ванда смотрит перед собой. На Вижена, неживого, неподвижного, посеревшего. На накопитель, вживлённый в рану в его голове, постепенно исчезающий под слоями синтетической кожи, что генерирует колыбель. На солнечные лучи, пляшущие на вибраниумных пластинах. Смотрит и не может наглядеться. Она почти не замечает, как проваливается в сон.

***

Душная пелена окутывает со всех сторон. Ванда вздрагивает. Ей чудится, что кто-то зовёт её, но она как будто не может расслышать. Биение собственного сердца грохочет в ушах. Ванда идёт вперед, почти на ощупь — вокруг темнота, красная и пульсирующая. Определённо живая.

Ванда слышит голос. Такой родной и любимый, такой далёкий. И вдруг бросается бежать со всех ног. Спотыкается, падает, снова встаёт и снова бежит. Только бы не упустить. Только бы. Он снова зовёт и, кажется, уже ближе. Ох чёрт.

— Вижен? Виж? — её голос срывается. Слишком хочется поверить. Слишком. Узкий коридор упирается в дверь, и она дергает ручку. Та не поддаётся. И снова. Сама ручка, как будто в насмешку, вдруг исчезает, оставляя непроницаемую гладкость двери. Деревянной.

Ванда зовёт и зовёт, пока не срывает голос. Пока не ломает ногти в попытках хоть как-то открыть дверь. Тьма вокруг неё как будто сгущается сильнее. Почему-то даже не приходит в голову воспользоваться магией.

Ванда опускается на пол без сил и чувствует, как по щекам текут слёзы. В голове белый шум захлёстывает кроваво-красную темноту. Возможно, так сходят с ума, мелькает в голове одинокая мысль, но потом накатывает страх.

Не успела. Не смогла. Не прорваться.

Паника накрывает с головой. В голове вспышками мелькают картинки прошлого. Родители под обломками их дома в Соковии. Пьетро, удивлённый, по его костюму расплываются багровые пятна. Её душа как будто умерла наполовину в тот момент. Вижен с его доверием, и её магия, забирающая у неё самое родное. Потому что так было нужно. И огромные пальцы Таноса, забравшие жизнь Вижена ещё раз. Так не должно было быть. Она должна была защитить его. Обязана была. Но...

Ванде кажется, что внутри неё что-то ломается. Слетает последний предохранитель, и сила её выплёскивается через край. Выбивая двери, пробивая потолки и освещая сумрачные коридоры. Такая же алая, как этот странный мир. Но в сто раз ярче.

— Ван... да? — Она слышит словно на краю сознания. Не знает, правда или безумное порождение её надежды, но это помогает обрести почву под ногами, хотя бы на мгновение. Его голос всегда действовал успокаивающе. — Ванда, тише. Позволь мне помочь.

Он говорит что-то ещё, но она не разбирает слов. Просыпается, когда Доктор Чо тормошит её. Лаборатория вокруг них наполнена пучками алой энергии, живой, пульсирующей, висящей в воздухе. Ванда вздрагивает и дышит. На счёт, как её учили. Вдох на пять счетов. Пауза. Выдох тоже на пять. И снова. Потоки магии постепенно растворяются в воздухе. Словно в насмешку, из окон в лабораторию течет алый цвет. В первых лучах солнца пляшут одинокие пылинки. Она отключилась на всю ночь.

— Простите, — тихо говорит она с сильным акцентом. Очень неловко. — Опять кошмар.

— Все в порядке. Смотри, — доктор качает головой и указывает на капсулу.

Ванда замирает, приглядывается. Кожа Вижена снова приобрела красный оттенок. Грудная клетка вздымается и опускается, он выглядит... мирно. Как будто просто спит. Как будто не было Таноса, двойного убийства, камней и истории с исчезновением половины обитателей Вселенной. Как будто они просто приехали в Ваканду погостить. Как будто... Ванда всхлипывает и вытирает ладонью непрошенные слёзы.

Кто-то невесомо гладит её по голове. Она оборачивается и видит: Скотт улыбается и машет рукой, прислонившись к стене. Рядом с тихим стуком опускается стул, и Шури вдруг обнимает её за плечи и протягивает платок. Ракета ободряюще хлопает по коленке и приземляется тут же на полу. Ванда закрывает глаза и чувствует себя сильнее. Её новые знакомые — друзья, может, — сделали невозможное. Помогли спасти то, что так дорого. В груди разливается тепло. Ванда открывает глаза, ловит их улыбки и улыбается в ответ. Потом переводит взгляд на капсулу и наконец-то выдыхает. Они смогли.

Вижен живой, Ванда чувствует — нет, знает — действительно живой. И она больше не даст ему пожертвовать собой. Ванда усмехается своим мыслям. Вытирает непрошенные слёзы новым платком. Краем глаза замечает, как густой алый цвет небес переходит в нежно-жёлтый. Она улыбается, и на душе впервые за долгое время становится очень легко.

***